Неточные совпадения
Он лежал в первой комнате
на постели, подложив одну руку под затылок, а другой
держа погасшую трубку; дверь во вторую комнату была заперта
на замок, и ключа в
замке не было. Я все это тотчас заметил… Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог — только он притворялся, будто не слышит.
И даже топнула
на него ногой. Затем дверь захлопнулась и уже заперлась
на замок. Стебельков, все еще
держа меня за плечо, поднял палец и, раздвинув рот в длинную раздумчивую улыбку, уперся в меня вопросительным взглядом.
Проехав множество улиц,
замков, домов, я выехал в другие ворота крепости, ко взморью, и успел составить только пока заключение, что испанский город — город большой, город сонный и город очень опрятный. Едучи туда, я думал, правду сказать, что
на меня повеет дух падшей, обедневшей
державы, что я увижу запустение, отсутствие строгости, порядка — словом, поэзию разорения, но меня удивил вид благоустроенности, чистоты: везде видны следы заботливости, даже обилия.
— Вы точно меня себе присвоили, что
держите под
замком, — протестовал князь, — по крайней мере
на даче-то я хочу, чтобы было иначе, и будьте уверены, что буду принимать кого угодно и выходить куда угодно.
Так мучился он, трепеща пред неизбежностью замысла и от своей нерешительности. Наконец взял свечу и опять подошел к дверям, приподняв и приготовив револьвер; левою же рукой, в которой
держал свечу, налег
на ручку
замка. Но вышло неловко: ручка щелкнула, призошел звук и скрип. «Прямо выстрелит!» — мелькнуло у Петра Степановича. Изо всей силы толкнул он ногой дверь, поднял свечу и выставил револьвер; но ни выстрела, ни крика… В комнате никого не было.
Книжек много имеет,
держит их в чёрном сундучке, а сундучок
на замок заперт.
— Постоянно — пираты, солдаты, и почти каждые пять лет в Неаполе новые правители, [Горький, как можно предполагать, имел в виду бурную историю Неаполя
на протяжении многих веков, когда норманнских завоевателей (1136–1194) сменяли солдаты германского императора Генриха VI, Анжуйскую королевскую династию (1266–1442) — Арагонская (1442–1501); свыше двухсот лет продолжалось испанское господство (1503–1707); вслед за австрийскими оккупантами приходили французские, вторгались войска Наполеона под предводительством Мюрата (1808–1815); 7 ноября 1860 г. в город вступили краснорубашечники во главе с Гарибальди, и Неаполь с округой вошел в состав Итальянского королевства.] — женщин надо было
держать под
замком.
Но она так ослабела, что была не в силах
держать эти bijoux. Нам долго не отворяли. После третьего или четвертого звонка в окнах замелькал свет и послышались шаги, кашель, шепот; наконец щелкнул
замок, и в дверях показалась полная баба с красным, испуганным лицом. Позади ее,
на некотором расстоянии, стояла маленькая худенькая старушка со стрижеными седыми волосами, в белой кофточке и со свечой в руках. Зинаида Федоровна вбежала в сени и бросилась к этой старушке
на шею.
Села
на коленочки, начала выворачивать. Да ручонки тонкие, как прутики, — ничего силы нет. Бросила камень, заплакала. Принялся опять Жилин за
замок, а Дина села подле него
на корточках, за плечо его
держит. Оглянулся Жилин, видит — налево за горой зарево красное загорелось, месяц встает. «Ну, — думает, — до месяца надо лощину пройти, до лесу добраться». Поднялся, бросил камень. Хоть в колодке, — да надо идти.
Не умолк этот рассказчик, как другой стал сказывать, куда кони пропадают, сваливая все это
на вину живущей где-то
на турецкой земле белой кобылицы с золотою гривой, которую если только конь заслышит, как она по ночам ржет, то уж непременно уйдет к ней, хоть его за семью
замками на цепях
держи.
В
замке между тем публика готовилась к поздравлению жениха и невесты и нетерпеливо поглядывала
на часы…В передних толпились лакеи с подносами;
на подносах стояли бутылки и бокалы. Чайхидзев нетерпеливо мял правую руку в левой и глазами искал Олю. Княгиня ходила по комнатам и искала Олю, чтоб дать ей наставление, как
держать себя, что ответить матери и т. д. Наши улыбались.
На дворе
замка стоял несмолкаемый говор, рейтары ходили толпами: кто
держал лошадиную узду и побрякивал ею, кто вел поить лошадь или уже упившегося своего товарища
на успокоение.
На дворе
замка стоял неумолкаемый говор, рейтары ходили толпами: кто
держал лошадиную узду и побрякивал ею, кто вел поить лошадь, или уже упившегося товарища
на успокоение.
Таков был его радужный план. Но главная заманчивость этого плана была в том, что он увидит Москву. И по дороге, от многих проезжих и прохожих людей, он слышал о ней самые необычайные рассказы. Все, впрочем, рассказчики сходились
на том, что ноне
на Москве жить жутко, да и приезжему надо
держать ухо востро, иначе попадешь под
замок, а оттуда уж и не выйдешь. Особенные ужасы рассказывали об Александровской слободе, хотя удостоверяли, что жизнь там для опричников и полюбившихся им людей не жизнь, а Масленица.
А в стары годы не так строили. Видел ли, баринушка, собор у нас в губернии? Пятьсот годов стоит, хоть бы трещину дал; свод
на нем хоть в
замок сведен, да завершен осиновым колом. И
держит тот кол церковный свод шестую сотню годов, и стоит тот свод ровно из меди вылитый. В старину-то ведь хитрости да уменья было поменьше, зато совести было побольше.